Неточные совпадения
Зимними вечерами приятно было шагать
по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко
бегал от фонаря к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с
угла на
угол.
— Другой — кого ты разумеешь — есть голь окаянная, грубый, необразованный человек, живет грязно, бедно, на чердаке; он и выспится себе на войлоке где-нибудь на дворе. Что этакому сделается? Ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда мечет его из
угла в
угол, он и
бегает день-деньской. Он, пожалуй, и переедет на новую квартиру. Вон, Лягаев, возьмет линейку под мышку да две рубашки в носовой платок и идет… «Куда, мол, ты?» — «Переезжаю», — говорит. Вот это так «другой»! А я, по-твоему, «другой» — а?
В темноте рисовались ей какие-то пятна, чернее самой темноты.
Пробегали, волнуясь, какие-то тени
по слабому свету окон. Но она не пугалась; нервы были убиты, и она не замерла бы от ужаса, если б из
угла встало перед ней привидение, или вкрался бы вор, или убийца в комнату, не смутилась бы, если б ей сказали, что она не встанет более.
Вот, пожалуй…» Но меня потянуло
по совершенно отвесной покатости пола, и я побежал в
угол, как давно не
бегал.
Весь этот день я был радостен и горд. Не сидел,
по обыкновению, притаившись в
углу, а
бегал по комнатам и громко выкрикивал: «Мря, нря, цря, чря!» За обедом матушка давала мне лакомые куски, отец погладил
по голове, а тетеньки-сестрицы, гостившие в то время у нас, подарили целую тарелку с яблоками, турецкими рожками и пряниками. Обыкновенно они делывали это только в дни именин.
Стал нищенствовать
по ночам у ресторанов «в разувку» —
бегает босой
по снегу, а за
углом у товарища валенки.
Едва, как отрезанный, затих последний слог последнего падежа, — в классе, точно
по волшебству, новая перемена. На кафедре опять сидит учитель, вытянутый, строгий, чуткий, и его блестящие глаза, как молнии,
пробегают вдоль скамей. Ученики окаменели. И только я, застигнутый врасплох, смотрю на все с разинутым ртом… Крыштанович толкнул меня локтем, но было уже поздно: Лотоцкий с резкой отчетливостью назвал мою фамилию и жестом двух пальцев указал на
угол.
Вот стукнула далеко внизу выходная дверь на блоке,
по коридорам
пробежали, толкаясь в
углах, тревожные и чуткие отголоски.
Я вскочил на печь, забился в
угол, а в доме снова началась суетня, как на пожаре; волною бился в потолок и стены размеренный, всё более громкий, надсадный вой. Ошалело
бегали дед и дядя, кричала бабушка, выгоняя их куда-то; Григорий грохотал дровами, набивая их в печь, наливал воду в чугуны и ходил
по кухне, качая головою, точно астраханский верблюд.
Но зато, когда визг, стоны, суетливая беготня прислуги выводили его из терпения, он, громко хлопнув дверью, уходил в свою комнату и порывисто
бегал по ней из
угла в
угол.
Но я не дал ей кончить, торопливо втолкнул в дверь — и мы внутри, в вестибюле. Над контрольным столиком — знакомые, взволнованно-вздрагивающие, обвислые щеки; кругом — плотная кучка нумеров — какой-то спор, головы, перевесившиеся со второго этажа через перила, — поодиночке
сбегают вниз. Но это — потом, потом… А сейчас я скорее увлек О в противоположный
угол, сел спиною к стене (там, за стеною, я видел: скользила
по тротуару взад и вперед темная, большеголовая тень), вытащил блокнот.
Я попросил его выпить воды; я еще не видал его в таком виде. Всё время, пока говорил, он
бегал из
угла в
угол по комнате, но вдруг остановился предо мной в какой-то необычайной позе.
Круглая площадка, на ней — небольшой садик, над головами прохожих вьется
по столбам дорога,
по дороге
пробежал поезд, изогнулся над самым заливом и побежал дальше берегом, скрывшись за
углом серого дома и кинувши на воду клуб черного дыма.
Недотыкомка
бегала под стульями и
по углам и повизгивала.
Мимо него игриво
бегала Наталья, перенося из сада в
угол двора корзины выполотой травы и взвизгивая, как ласковая собачка. За женщиной
по земле влачилась длинная тёмная тень, возбуждая неясное, нехорошее чувство.
«Видно, Ванюша прав! — подумал Оленин: — Татарин благороднее», и, провожаемый бранью бабуки Улитки, вышел из хаты. В то время как он выходил, Марьяна, как была в одной розовой рубахе, но уже до самых глаз повязанная белым платком, неожиданно шмыгнула мимо его из сеней. Быстро постукивая
по сходцам босыми ногами, она
сбежала с крыльца, приостановилась, порывисто оглянулась смеющимися глазами на молодого человека и скрылась за
углом хаты.
Самое совмещение обитателей вод было так же несообразно, как в упомянутом балете: тут двигались в виде крупных белотелых судаков массивные толстопузые советники; полудремал в
угле жирный черный налим в длинном купеческом сюртуке, только изредка дуновением уст отгонявший от себя неотвязную муху; вдоль стены в ряд на стульях сидели смиренными плотицами разнокалиберные просительницы — все с одинаково утомленным и утомляющим видом; из
угла в
угол по зале, как ерш с карасем,
бегали взад и вперед курносая барышня-просительница в венгерских сапожках и сером платьице, подобранном на пажи, с молодым гусаром в венгерке с золотыми шнурками.
Так, или почти так, думал Бобров, всегда склонный к широким, поэтическим картинам; и хотя он давно уже отвык молиться, но каждый раз, когда дребезжащий, далекий голос священника сменялся дружным возгласом клира,
по спине и
по затылку Андрея Ильича
пробегала холодная волна нервного возбуждения. Было что-то сильное, покорное и самоотверженное в наивной молитве этих серых тружеников, собравшихся бог весть откуда, из далеких губерний, оторванных от родного, привычного
угла для тяжелой и опасной работы…
По площади шумно
бегают дети, разбрасывая шутихи;
по камням, с треском рассыпая красные искры, прыгают огненные змеи, иногда смелая рука бросает зажженную шутиху высоко вверх, она шипит и мечется в воздухе, как испуганная летучая мышь, ловкие темные фигурки бегут во все стороны со смехом и криками — раздается гулкий взрыв, на секунду освещая ребятишек, прижавшихся в
углах, — десятки бойких глаз весело вспыхивают во тьме.
Не прошло двух минут, как вдруг целое стадо огромных крыс высыпало из всех
углов; пошла стукотня, возня, беготня взад и вперед; одна укусила за ногу Андрея, две
пробежали по моему лицу.
Юрий спал на мягком ковре в своей палатке; походная лампада догорала в
углу и
по временам неверный блеск
пробегал по полосатым стенам шатра, освещая серебряную отделку пистолетов и сабель, отбитых у врага и живописно развешанных над ложем юноши...
У него было одно неотвеченное письмо и бумага, которую надо было составить. Он сел за письменный стол и взялся за работу. Окончив ее и совсем забыв то, что его встревожило, он вышел, чтобы пройти на конюшню. И опять, как на беду,
по несчастной ли случайности или нарочно, только он вышел на крыльцо, из-за
угла вышла красная панева и красный платок и, махая руками и перекачиваясь, прошла мимо его. Мало того, что прошла, она
пробежала, миновав его, как бы играючи, и догнала товарку.
На обратном пути с кладбища бабушка и Варвара долго толковали о том, куда теперь деть мальчика. Он, конечно, солдатский сын, и надо сделать ему определение
по закону, куда следует; но как это сделать? К кому надо обратиться? Кто, наконец, станет
бегать и хлопотать? На это могли утвердительно ответить только досужие и притом практические люди. Мальчик продолжал жить, треплясь
по разным
углам и старухам. И неизвестно, чем бы разрешилась судьба мальчика, если б снова не вступилась прачка Варвара.
Мухоедов вернулся очень поздно из завода; он был бледен, расстроен и страшно ругался,
бегая по своей комнате из
угла в
угол.
Молодая женщина вся вздрогнула, как от внезапного удара.
По лицу ее
пробежала резкая судорога, она с ненавистью взглянула на неосторожного допросчика и быстро поднялась на ноги. При этом она нечаянно толкнула чайник и, не обращая внимания на то, что вода лилась на
угли, скрылась в дверях избы.
«Ох, длинна ночь!» — подумал Василий Андреич, чувствуя, как мороз
пробежал ему
по спине, и, застегнувшись опять и укрывшись, он прижался к
углу саней, собираясь терпеливо ждать.
Проснувшись среди ночи, я увидел его в той же позе. Слабый огонек освещал угрюмое лицо, длинные, опущенные книзу усы и лихорадочный взгляд впалых глаз под нависшими бровями. Девочка спала, положив голову ему на колени. Отблеск огня
пробегал по временам
по ее светлым, как лен, волосам, выбившимся из-под красного платочка. Кроме Островского, в юрте, по-видимому, все спали; из темных
углов доносилось разнотонное храпение…
Ее бледное лицо смотрело сосредоточенно, только в
углах губ дрожала лукавая улыбка; пальцы тонких, красивых рук быстро
бегали по клавишам…
И вот страшная минута настала. Как-то вечером, простясь с отцом и бабушкой, чтобы идти спать, я, вместо того чтобы отправиться в мою комнату, свернула в каштановую аллею и одним духом домчалась до обрыва. Спуститься сквозь колючий кустарник к самому берегу Куры и,
пробежав мост, подняться
по скользким ступеням, поросшим мхом, к руинам крепости было делом нескольких минут. Сначала издали, потом все ближе и ближе, точно путеводной звездой, мелькал мне приветливо огонек в самом отдаленном
углу крепости.
Лучше этого положения для него ничего нельзя было желать и придумать; а между тем, как мы уже знаем, сами обстоятельства так благоприятствовали этому затейнику, что он преблагополучно исполнил и вторую часть своей программы, то есть самым удобным образом
сбежал от своего контрагента, заставил его напрасно провести целый день в тщетных поисках его
по разным «заяздам» и другим
углам Белой Церкви — этого самого безалаберного после Бердичева жидовского притона.
Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и,
сбежав на крыльцо, он обошел
угол дома
по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу.